Ленинград зимой 1941 1942
Нынешняя зима очень холодная, ее даже сравнивают с блокадной, которая, как говорят, была очень суровой. А насколько морозной, в действительности, была та зима? Ведь для голодного человека и минус 10 — очень сильный мороз.
Блокадная зима 1941–1942 гг. была одной из самых суровых в ХХ столетии. Холоднее ее была лишь зима 1939–1940 гг., когда, кстати, тоже шла война — советско-финская.
Есть уникальный документ, который дает представление о погоде блокадной зимы и о жизни горожан в тех условиях. Это дневник одного из жителей города Николая Павловича Горшкова. Скромный бухгалтер с Лиговки каждый день заносил в тетрадку данные о температуре воздуха, положении с продовольствием, водой, электричеством и т.д. В его дневнике — 880 записей.
Судя по ним, в первый день 1942 года было минус 25, 2 января — минус 27, потом немного потеплело, но к 10 января температура вновь опустилась до минус 25. Вторая декада января была холоднее. 11 января — 27, 12-го — 33, 13-го — 35, 14-го — 30. Следующие 5 дней чуть отпустило — от минус 13 до 24. В третьей декаде вновь похолодало. 20 и 21 января — минус 34, 23-го — 28, 24-го -34, 25-го — 30, 26-го — 25, 27-го — 30, 28-го — 27 градусов мороза. В феврале столбик термометра не опускался ниже минус 20, но здоровье людей было уже подорвано — на февраль-март пришелся пик смертности в блокадном Ленинграде.
Вот отрывки из дневника Н. П. Горшкова:
«20 января. Мороз 34 градуса. Утром ясно. Средней силы холодный ветер идет с востока, очень холодно. Печальную картину представляет наш любимый город. Все мертво».
«21 января. 34 градуса. Наш голодный город застывает. По железной дороге местного сообщения подвозят торф и дрова, очень мало других грузов, еще меньше пассажиров. На улицах везут очень много покойников, большей частью без гробов, зашитые в одеяла, простыни и т.д.».
«24 января. 34 градуса. Постоянно дует резкий северо-восточный ветер, отчего холод невыносимый. Встречаются прохожие с побелевшими носами и щеками, не замечающие, что уже отморозили их. Целый день погода ясная, безоблачная. Красноватое солнце как в тумане. Сегодня, несмотря на анафемский холод, для ленинградцев радостный день. Во-первых, радостные вести с фронта, наши войска гонят немцев в Калининской области. Во-вторых, продовольственное снабжение улучшается, с сегодняшнего дня увеличена норма выдачи хлеба. В остальной жизни в городе перемен к лучшему нет. В особенности плохо с водоснабжением, замерзли трубы. С утра люди бегают с ведрами в поисках воды».
«25 января. 30 градусов. Ясно, яркое солнце. В некоторых районах совсем нет воды. Люди набирают снег и лед и растапливают на огне. Снег всюду грязный и при растапливании дает грязную воду с дурным запахом. В булочных снова очереди, хлеба не хватает, как говорят, по причине отсутствия воды на хлебозаводах. Город заледенел. Дом на Лиговской улице догорает сам по себе, пожарные все уехали — нет воды. Можно представить, что творится в домах и квартирах, всюду, где вода нужна человеку. Бани закрыты».
«28 января. Минус 27. Сегодня в городе много пожаров. Причина — печки-времянки («буржуйки»). Несчастные граждане, не имея надежды спасти свое жилище, выносят вещи на мороз. Многие бросают вещи из окон. Валяются поломанные шкафы, кровати, даже рояли».
Николай Павлович Горшков, блокадный летописец, был в 1945 году арестован по доносу, получил 10 лет за «антисоветскую деятельность» и умер в лагере. По его просьбе дневник был приобщен к «делу». Через 50 лет его нашли в архивах КГБ.
Т. Разуваева // Г. «АиФ Петербург» №5 (494) от 29 января 2003 г.
Источник
Центральный военно-морской музей
Ленинград в блокаде. Зима 1941–1942 годов
Блокадная зима 1941–1942 годов была самой тяжелой и трагической в истории города. Каждый день от голода, холода и бомбежек в Ленинграде умирало более 4 тысяч человек. Продовольственные карточки были введены в городе еще 17 июля для того, чтобы навести порядок в снабжении. После того, как кольцо блокады замкнулось, ситуация с продовольствием стала ухудшаться каждый день. Нормы выдачи хлеба сокращались несколько раз и достигли своего минимума в период с 20 ноября по 25 декабря 1941 года. Воины на передовой получали 500 граммов хлеба в сутки, рабочие — 250 граммов, служащие, иждивенцы и дети до 12 лет — 125 граммов. В экспозиции представлен образец нормы хлеба, получаемого жителями Ленинграда зимой 1941 года. Силами транспортной авиации и водными перевозками по Ладоге, которые были прекращены из-за наступления необыкновенно ранней зимы, обеспечить голодающий город было невозможно. Смертность от голода стала массовой. Специальные похоронные службы ежедневно подбирали на улицах города около сотни трупов. Только с началом полноценного функционирования ледовой трассы по Ладожскому озеру ситуация несколько улучшилась.
Еще одним важным фактором роста смертности жителей Ленинграда стал холод. С наступлением зимы в городе практически закончился запас топлива, выработка электроэнергии составляла всего 15 % от довоенного уровня. Прекратилось централизованное отопление домов, замерзли водопровод и канализация, остановился городской электротранспорт. В блокадном Ленинграде работали только оборонные предприятия, которые, несмотря на голод и холод, круглосуточно производили продукцию для нужд фронта. Для большинства жителей города единственным отопительным средством стала маленькая печка-буржуйка. В ней жгли все, в том числе мебель и книги. В экспозиции представлена печка-буржуйка с чайником — немые свидетели тех трагических дней.
Ленинград подвергался постоянным артиллерийским обстрелам и авиационным налетам. В защите города особая роль принадлежала кораблям Краснознаменного Балтийского флота: своей мощной артиллерией они наносили урон врагу на подступах к Ленинграду. В экспозиции представлены картины, на которых изображены корабли Балтийского флота, оборонявшие город.
Источник
Блокада Ленинграда
1941—1942 гг. Зима
Исходя из фактически сложившегося расхода, наличие основных пищевых товаров на 12 сентября составляло
* Хлебное зерно и мука на 35 суток;
* Крупа и макароны на 30 суток;
* Мясо и мясопродукты на 33 суток
* Жиры на 45 суток;
* Сахар и кондитерские изделия на 60 суток.
Из-за блокады с 20 ноября властями Ленинграда был введён норматив по отпуску продуктов питания. Размер продовольственного пайка составлял:
* Рабочим — 250 грамм хлеба в сутки;
* Служащим, иждивенцам и детям до 12 лет — по 125 граммов;
* Личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии — 300 граммов
* Войскам первой линии — 500 граммов.
При этом до 50 % хлеба составляли различные примеси, хлеб был практически несъедобным. Все остальные продукты почти перестали
выдаваться.
Ещё в первые месяцы блокады на улицах Ленинграда было установлено 1500 громкоговорителей. Радиосеть несла информацию для населения о налетах и воздушной тревоге. Знаменитый метроном, вошедший в историю блокады Ленинграда как культурный памятник сопротивлению населения, транслировался во время налетов именно через эту сеть.
В декабре 1941 г. ситуация резко ухудшилась. Смертность от голода стала массовой. Стала обычной скоропостижная
смерть прохожих на улицах — люди шли куда-то по своим делам, падали и мгновенно умирали. Специальные похоронные службы ежедневно подбирали на улицах около сотни трупов.
Сохранились бесчисленные рассказы о людях, просто падавших от слабости и умиравших — дома или на работе, в магазинах или на улицах. Одна из выживших жительниц города, впоследствии эмигрировавшая в США, вспоминала:
Теперь умирают так просто: сначала перестают интересоваться чем бы то ни было, потом ложатся в постель и больше не встают.
Смерть хозяйничает в городе. Люди умирают и умирают. Сегодня, когда я проходила по улице, передо мной шёл человек. Он еле передвигал ноги. Обгоняя его, я невольно обратила внимание на жуткое синее лицо. Подумала про себя: наверное, скоро умрёт. Тут действительно можно было сказать, что на лице человека лежала печать смерти. Через несколько шагов я обернулась, остановилась, следила за ним. Он опустился на тумбу, глаза закатились, потом он медленно стал сползать на землю. Когда я подошла к нему, он был уже мёртв. Люди от голода настолько ослабели, что не сопротивляются смерти. Умирают так, как будто засыпают. А окружающие полуживые люди не обращают на них никакого внимания.
Смерть стала явлением, наблюдаемым на каждом шагу. К ней привыкли, появилось полное равнодушие: ведь не сегодня – завтра такая участь ожидает каждого. Когда утром выходишь из дому, натыкаешься на трупы, лежащие в подворотне, на улице. Трупы долго лежат, так как некому их убирать.
Промышленный коллапс
Ещё одним важным фактором роста смертности стал холод. С наступлением зимы в городе практически кончились запасы топлива: выработка электроэнергии составляла всего 15 % от довоенного уровня. Прекратилось централизованное отопление домов, замёрзли или были отключены водопровод и канализация. Остановилась работа практически на всех фабриках и заводах (кроме оборонных). Часто пришедшие на рабочее место горожане не могли выполнить свою работу из-за отсутствия подачи воды, тепла и энергии.
Зима 1941—1942 гг. началась очень рано и была необычно суровой даже по российским стандартам. Её средняя температура в декабре составляла минус 12 — 15 градусов Цельсия, но иногда опускалась и до минус 20. Для ослабленных голодом людей любое похолодание несло в себе смертельную опасность.
По определению одного блокадника, холод был каким-то внутренним. Он пронизывал всего насквозь. Тело вырабатывало слишком мало тепла
Печки-буржуйки. Коллапс транспортной системы
Главным отопительным средством стали специальные мини-печки. Они стояли в большинстве квартир. В них жгли всё, что могло гореть, порой даже мебель. Добыча топлива тоже стало важной частью быта ленинградцев. Из-за нехватки электроэнергии и массовых разрушений контактной сети прекратилось движение городского электротранспорта, в первую очередь трамваев. Это событие было отмечено всеми как важный фактор, способствовавший росту смертности.
По свидетельству очевидца,
… когда остановка трамвайного движения добавила к обычной, ежедневной трудовой нагрузке ещё два-три часа
пешеходного марша от места жительства к месту работы и обратно, это обусловливало дополнительное расходование калорий. Очень часто люди умирали от внезапной остановки сердца, потери сознания и замерзания в пути
«Свеча горела с двух концов» — эти слова выразительно характеризовали положение жителя города, жившего в условиях голодного пайка и огромных физических и психических нагрузок. В большинстве случаев семьи вымирали не сразу, а по одному, постепенно. Пока кто-то мог ходить, он приносил продукты по карточкам. Улицы были занесены снегом, который не убирался всю зиму, поэтому передвижение по ним было очень затруднено.
Ухудшение ситуации
Январь и начало февраля 1942 г. стали самыми страшными, критическими месяцами блокады. Первую половину января все неработающее население города никаких продуктов по карточкам вообще не получало. Примеси в выдаваемом хлебе составили уже 60 %, а выработка электроэнергии сократилась до 4 % от довоенного уровня. В январе наступили самые сильные морозы — среднемесячная температура составила минус 19 градусов Цельсия — гораздо ниже средней нормы для этого месяца в Ленинграде, которая обычно составляет минус 8 градусов. Более того, в течение 8 январских дней термометр показывал минус 30 и ниже. Питьевая вода стала большим дефицитом, а её транспортировка в квартиры и учреждения — настоящим подвигом.
Число жертв голода стремительно росло — каждый день умирали более 4000 человек. Столько людей умирало в городе в мирное время в течение 40 дней. Были дни, когда умирало 6000 − 7000 человек. Мужчины умирали гораздо быстрее, чем женщины (на каждые 100 смертей приходилось примерно 63 мужчины и 37 женщин). К концу войны женщины составляли основную часть городского населения.
Попытки прорыва блокады. «Дорога жизни»
В январе 1942 г. Красная армия предприняла первую попытку прорыва блокады. Войска двух фронтов — Ленинградского и Волховского — в районе Ладожского озера разделяло всего 12 км. Однако немцы сумели создать на этом участке непроходимую оборону, а силы Советской армии были ещё очень ограничены. Советские войска понесли огромные потери, но так и не сумели продвинуться вперёд. Солдаты, которые прорывали кольцо блокады со стороны Ленинграда, были сильно истощены. Один из командиров вспоминает в своих мемуарах, как в начале 1942 г. он решил выяснить, какое расстояние смогут самостоятельно пройти его ослабевшие солдаты без длительной остановки. Выяснилось, что у большинства силы иссякали через 400 метров, а по плану командования нужно было пройти 800 метров.
Основные бои велись на так называемом «Невском пятачке» — узкой полосе земли шириной в 300—500 м и длиной около 1 км на левом берегу Невы, удерживаемом войсками Ленинградского фронта. Весь пятачок простреливался врагом, и советские войска, постоянно пытавшиеся расширить этот плацдарм, несли тяжелейшие потери. Однако сдавать пятачок было ни в коем случае нельзя — иначе пришлось бы форсировать полноводную Неву заново, и задача прорыва блокады намного усложнялась.
Всего за 1941—1943 гг. на «Невском пятачке» погибло более 300 000 советских солдат.
В течение 1942 года были предпринято пять попыток прорыва блокады, но все они оказались неудачными. В январе же 1942 г. крушение надежды на скорое избавление от мук блокады стало тяжелейшим психологическим стрессом для жителей осажденного города. Сознание того, что голод может продлиться ещё несколько месяцев, казалось невыносимым
Источник
Ленинград. Осень-зима 1941. Город и народ
Да простят меня блокадники, если я где-то ошибся, я не очевидец, а просто проникшийся ленинградским несчастьем, уточняющий и отбирающий из разных источников факты как наиболее достоверные.
За несколько дней немцы прошли Литву и Латвию, удивляясь, что мосты были целы. Безвольные и растерянные командиры, наверное, ждали разрешения на их уничтожение от товарища Сталина.
К Ленинграду германцы подошли после взятия почти не сопротивляющегося Пскова 8 июля1941 года. И с 10 июля по советским канонам началось сражение за Ленинград.
К сентябрю ситуация на фронте стала угрожающе ухудшаться. Это сказалось и на снабжении.
Особенно тяжело пришлось эвакуированным и крестьянам, съехавшимся с окрестных деревень.
Сколько их было — подсчитать невозможно. По явно заниженным официальным данным — около 300 тыс. Но они были без работы, без прописки и – следовательно без продовольственных карточек. «Они-то и умирали первыми». А до перекрытия немцами железной дороги продовольствие из Ленинграда и свезённое с занятой немцами территории ускоренно вывозилось согласно общей установке Сталина от 3 июля.
Появились большие очереди в магазинах. Ещё с начала войны люди скупали сахар, соль, спички, мыло, муку, крупы, пытались создать запас продовольствия. А в конце августа: «За керосином очереди фантастические. Милиция раздавала бесплатно соль населению… Рытье окопов начинает принимать размеры настоящего народного бедствия. Всё население, непригодное к военной службе, все школьники старших классов и все полутрудоспособные женщины мобилизованы на рытье противотанковых рвов, которые должны окружить «неприступным поясом» Ленинград . Творчество военного гения Ворошилова». Из дневника жительницы пригорода.
Наивная интеллигенция и студенты записывалась в добровольное ополчение. «Необученных, почти невооруженных, их мгновенно бросили под свежие немецкие силы. Погибли все». – Л.Гинзбург.
А горожане войну на себе ощутили в начале августа, с артобстрелов и бомбёжек. Артобстрелы города начались с 4 сентября. Первый авианалёт — 6 сентября. В сентябре немцы собирались с Ленинградом полностью разделаться. По плану Барбаросса на это отводилось шесть недель — и сильно бомбили и обстреливали, чтобы терроризировать население и побудить власти к сдаче. Хоть к зиме бомбёжки значительно сократились, но смертельно опасны были артобстрелы. Немцы стреляли с Вороньей горы, с самой высокой точки Ленинградской области, от Красного села уже с 10 сентября. Снаряды дальнобойных орудий достигали оттуда Невского проспекта, правда, уже позже. И вели артналёты от Урицка, где они были к городу всего ближе. В дальнейшем, в треугольнике Урицк – Ропша — Красное Село они сосредоточили мощную артгруппировку, орудовавшую до 1944 года.
К 8 сентября вместе в частями Красной Армии, его защищавшими, Ленинград оказался в немецком полукольце, протянувшемся с запада от Стрельни, что в двадцати километрах от города, мимо Пулково, по Неве до Ладоги, и завершавшемся на востоке в Шлиссельбурге, в месте истока Невы.
Своя земля была за 30 — 50 километров через озеро. А ленинградский участок Ладоги был шириной около 60 километров.
С северо-запада на Карельском перешейке Ленинград обложили финны (по старой границе до зимней войны). Они перекрыли и Мурманскую железную дорогу к Ленинграду, и водный путь через Беломорканал. В окружении морем оказался Кронштадт с флотом, на западе — блокированный по суше Ораниенбаумский плацдарм. (Ораниенбаум переименован в Ломоносов.)
Потеря Шлиссельбурга 8 сентября стала самым трагическим событием для Ленинграда. К Шлиссельбургу подошёл и занял его, говорят, всего полк. Наших там не было. А прибывший через три дня командовать Ленинградским фронтом Жуков прорывать окружение не собирался. Да он при том состоянии армии прорвать блокаду и не смог бы. Ему приказали не допустить захвата города! И своими крайне жёсткими мерами и организацией управления армией он не позволил немцам войти в ближайшие пригороды и сжать кольцо блокады. И оттянул на неделю переброску бомбардировщиков и танков от Ленинграда на Москву. Но жителями Ленинграда пожертвовали.
17 августа, в самое трудное время на Пулковских высотах, и он, и Сталин считали, что город не удержать. Но так получилось, что немцы, не уложившись в намеченные сроки, оставили Ленинград в осаде, тем более, не найдя поддержки у Маннергейма.
А у того не переходить границу, существовавшую до зимней войны, были причины.
Благоприятное время для прорыва мы упустили. Виновным определили командарма 54-й армии Кулика. Немцы прислали подкрепление и быстро понастроили неприступных укреплений. А потом уже прорвать очень хорошо подготовленный и укреплённый восточный рубеж более двух лет безуспешно пытались войска Волховского фронта.
О наших неудачах руководство помалкивало. Ведь до июня сорок первого года в сознании народа Красная Армия была всех сильней, а немцы были союзниками, и немецкие солдаты были пролетариями с родины Карла Маркса.
В этот же день, 8 сентября, самым большим психологическим ударом по горожанам и материальным уроном стала бомбардировка Бадаевских складов. В тесно расположенных деревянных сооружениях на площади в полтора гектара от зажигательных бомб сгорели значительные городские запасы продовольствия. Дым клубился над городом. Землю, пропитавшуюся расплавленным сахаром, потом употребляли в пищу.
По мнению историка Н.Ломагина, слухи об огромных запасах в Бадаевских складах были преувеличены. Запасов там было на день-два. И ужасный чёрный дым шел не от этих складов, а от разбомблённой нефтебазы, находившейся рядом.
Обстановка в городе
«Вообще фотографировать в блокадном городе было нельзя, фотоаппараты необходимо было сдать». Разрешалось только спецкорреспондентам и проверенным кинооператорам. Сдавали радиоприёмники. Снимали и телефоны.
А вот как выглядел город по воспоминаниям.
Окна домов — со светомаскировкой и в полосках крест накрест. Кое-где без стёкол. В подвалах – бомбоубежища. Но оборудованные наспех — их заливало и заваливало. И таких было мало. На улицах в опасных из-за обстрела местах таблички-напоминания. При обстрелах и авианалётах гудели сирены. В девять вечера наступал «комендантский час».
Вот как выглядел Ленинград ноября 1941 года в описании Н.Н.Никулина, участника обороны и после войны сотрудника Эрмитажа. «Везде следы осколков, множество домов с разрушенными фасадами, открывавшие квартиры как будто в разрезе: кое-где удерживались на остатках пола кровать или комод, на стенах висели часы или картины. Холодно, промозгло, мрачно. Клодтовы кони сняты. Юсуповский дворец поврежден. На Музее этнографии снизу доверху — огромная трещина. Шпили Адмиралтейства и Петропавловского собора — в темных футлярах, а купол Исаакия закрашен нейтральной краской для маскировки. В скверах закопаны зенитные пушки».
Главные здания, как Адмиралтейство, Смольный, прятали под защитной сеткой, которая создавала эффект видимости деревьев и кустарников. Для них использовали специальные краски, позволяющие обмануть дешифраторы, установленные на немецких бомбардировщиках. Здания вокзалов также скрывали, а неподалёку сооружали временные ложные дублёры. Самые ценные городские монументы укрыли несколькими рядами мешков с песком и фанерными щитами. Многие памятники сняли с пьедесталов и закопали.
Некоторые мосты замаскировали под «руины» с помощью бутафорских деревянных конструкций, которые создавали иллюзию разрушений.
О разрушениях, обстрелах и бомбардировках – в следующей публикации.
В январе, по описанию Веры Инбер: «Светомаскировка стала небрежной. То ли потому, что давно не было налетов, то ли сил нет. Шторы опущены кое-как. Да и то сказать — ведь почти нигде нет электричества. Мороз покрывает окна ледяными щитами. Ленинград живет последними остатками сил. Это предельное напряжение сил чувствуется во всем: трамваев нет, истощенные люди делают в день по многу километров, иногда больше десяти. Они тратят на это последние калории.
В очень многих районах (в нашем тоже) совсем нет радио: экономят энергию. Вода только в нижних этажах, а то и вовсе нет…»
Из воспоминаний Игоря Коровина Проза.ру.
«Как ни странно в первые дни зимы была вода. Помню как утепляли трубы в подвалах… В декабре ломтик хлеба сократился до 125 граммов. Это срез буханки на 2 –3 сантиметра. И то дневную норму хлеба надо было получить по карточке, отстояв в очереди. Уже в конце блокадного периода я узнал о людях (условное название этих тварей), которые в блокадное время покупали рояли и мебель у людей за буханку хлеба. Ненависти моей не было предела. Она жива до сих пор.
То, что иногда я встречаю упоминание о нормах макарон и вермишели, у меня это вызывает недоумение. В ночной голодной очереди, была мечта, чтобы утром в магазине оказалась дуранда. А то и её не было.
Далее помню, как начиналась цинга…. мать приносила еловые ветки и варила из них отвар.
У людей даже не было сил поднимать упавших. Тогда родилась страшная поговорка. «Не надо помогать, сам ляжешь рядом». Но люди помогали. И даже были организованы пункты, куда доставляли упавших, и там их поднимали на ноги, тем, что по возможности кормили и согревали. Я знал некоторых людей, спасенных этой службой».
Д.Гранин рассказывал про кипятильни. Туда добрые люди приводили упавших обессиленных людей и отпаивали горячей водой. Это в понимании блокадников приравнивалось к еде.
Из дневника М. В. Машковой, работницы Публичной библиотеки. Февраль — март 1942.
«Очень часто в магазине, на улице слышался истошный раздирающий крик, и уже по крику знаешь: украли карточки, вырвали из рук хлеб и т. д. Мрачно и тяжко, спасает только звериное равнодушие к человеческому страданию.. . «Спасает, как говорит Ольга (Берггольц), микрожизнь: принести воду откуда-нибудь с Гороховой, сварить на палочках обед, который является центром дня, ватными ногами измерить лестницу до 5-го этажа, стащить парашу и вылить её среди двора — вот что спасает от мыслей, от ощущений, а многих от сумасшествия.
Поносы и дизентерия продолжают мучить население, кажется, переболел или продолжает болеть весь Ленинград. Многие отправились на тот свет».
В городе действовала немецкая агентурная сеть. Немцам передавались сведения об обстановке и настроениях населения и планы с расположением важных объектов. И немцы стреляли и бомбили, сбрасывали листовки, распространяли слухи, агитировали за противодействие властям, побуждали на бунты.
Помимо вражеской агитации сама обстановка была не в пользу действий властей города. Просоветски настроенных было немного. Среди народа, обманутого Сталиным в дружеских отношениях с немцами, были «искренне верящие, что превращение Ленинграда в «открытый город могло спасти жизни сотен тысяч людей». Люди помнили ещё ленинский Брестский мир.
Говорят, в первую блокадную зиму даже у Мехлиса, главного пропагандиста, были затруднения с доказательствами человеконенавистничества оккупантов. Но есть информация из немецких документов, что «уже перед Рождеством до сведения политруков и офицеров был доведен секретный приказ, подписанный Мехлисом, согласно которому из-за нечеловеческого обращения немцев с русскими военнопленными отныне немцев в плен не брать» (по сведениям Н.Ломагина).
Угасали ленинградцы в промороженных квартирах среди умерших родственниках в норах из вороха одеял, матрасов и одежды, не в силах подняться, выйти и простоять в очереди за хлебом, за кусочком чуть более ста граммов на человека.
Ни еды, ни воды, ни отопления, ни света. Канализация не действовала. Нечистоты и трупы на лестницах. Электричество и телефоны отключили. Проводное радио из-за повреждений проводов работало не везде. «Почтарей в городе в январе почти не осталось – кто помер, кого призвали». Газет в тяжёлое время не стало. Их, небольшие листки, стали расклеивать на заборах только весной (Д.С.Лихачёв). «Московская правда» редко была в продаже, а «Ленинградская правда» — в ограниченном количестве.
От бомб и снарядов гибли люди, качалась земля, рассыпались стены и потолки, вылетали стёкла. Пожары не тушили – не было воды. А случающуюся тишину рассекали тусклые и слабые как пульс угасающего дистрофика удары метронома из репродукторов.
В начале зимы вода кое-где ещё была, пока трубы не полопались. Но в конце ноября из-за отсутствия угля работали только две теплоэлектростанции, потом одна. (С углем, однако, очень непонятно. По словам Ломагина, угля было много). Были и отдельно стоящие котельные.
Немцы электростанции не разбомбили. Как не разбомбили и не уничтожили артиллерией и Кировский завод, хотя фронт от него был в 3 — 7 километрах. Только отдельные цеха. Наверное, надеялись, что город всё-таки сдадут, и всё это потребуется? На Кировском до 1942 года оставалось ценнейшее оборудование для производства танков. Вывезли всего один цех.
Грелись буржуйками, кто сумел их приобрести или сделать. На них и готовили. В основном это были ящички из кровельного железа на ножках с «Г»- образной трубой». Жгли всё, что горело: деревянные здания, заборы, мебель, половицы, паркет, рамы для картин, книги, обувь, одежду.
Пока был керосин – готовили и на керосинках. Керосиновыми лампами и освещали. Когда керосин кончился, для освещения стали использовать коптилки с техническим маслом. Его стали «выдавать» вместо керосина. Но как все товары – за деньги.
Из немецкого источника: «В октябре еще выдавали по 1,5 л керосина в месяц. В ноябре керосин больше не выдают».
Свет давали госпиталям, учреждениям и предприятиям. Кое-где на короткое время суток был свет и в домах.
Чтобы как-то обеспечить энергией важные объекты, через Ладогу стали завозить переносные электростанции. Но это позже.
В феврале-марте 1942 открыли две бани с общим отделением для мужчин и женщин из-за экономии тепла (Д.Гранин). Кто мог, и у кого были силы и дрова – мылись дома. Воду возили с речек и каналов на саночках и носили вёдрами. Для жителей отдалённых районов это было почти невозможно.
Несмотря на комендантский час и введение осадного положения, в ноябре-декабре 1941 года, очередь за хлебом часто занимали с ночи. Зимой 1941/42 года — с 4-5 часов утра. Гигантские очереди были в конце декабря 1941 года, когда продавали масло. Боялись, что не хватит. А так и было.
Обман, обвесы, мошенничество с «талонами», грубость были приметами многих магазинов.
Кроме голода и обстрелов, грозным врагом был холод. В январе-феврале морозы были за 30 градусов, доходили и до 40.
Неспокойно было и в армии. В сообщении УНКВД от 22 декабря 1941 года выдержка из одного солдатского письма: « …Силы падают с каждым днём. Жиров и мяса нет. Хлеба дают по 300 грамм. В супе нет ни одной крупинки, ни одной картошки, ни капусты – одна мутная солёная вода… Очень похудели, остались одни тени. Грызём жмых, который идёт лошадям вместо овса…»
Несерьёзные, уверен, в интернете есть данные Н.Савченко об отличном питании наших солдат. Да это понятно – он брал информацию из открытой печати. Это с его слов.
«Завоз в город продовольствия, начавшийся 16 января 1942 г., не обеспечивал полного отоваривания продовольственных карточек. Произведенное 24 ноября 1941 г. увеличение норм выдачи хлеба (400 г — рабочим, 300 г — служащим, 250 г — иждивенцам и детям) при ограниченной выдаче других нормированных продуктов не привело к улучшению положения населения».
Понятно, что недовольство росло. Бунтовщиков расстреливали. В конце января 1942 НКВД зафиксировал рост на двадцать процентов корреспонденции с отрицательными настроениями горожан. Вот выдержка из одного письма: … «Ленинград стал моргом, улицы стали проспектами мёртвых. В каждом доме в подвале склад мертвецов. В больницах их штабеля… Город мёртв, света нет, трамваи не ходят».
Говорили, что крысы оравами убегали из города. Но это было, скорее, до голода. С покойниками крысам еды хватало. И поедали они в 1942-м и посадки на повсеместно создаваемых огородах. Говорят, что для борьбы с крысами прислали, уже после прорыва блокады, вагон кошек. Но эффективным оказалось заражение грызунов крысиным тифом в конце 1942 года.
Самое ужасное было с едой.
Вот записи английского корреспондента, из петербуржцев, Александра Верта, правда, сделанные уже после снятия блокады. Раньше его не пустили. Но информация о блокаде на основании интервью, собранных двумя иностранцами, на долгие годы оставалось единственно достоверной. Власти СССР информацию о голоде и смертности тщательно скрывали.
«По нормам военного времени с начала блокады в Ленинграде основных продовольственных продуктов оставалось на месяц – полтора. В начале блокады можно было питаться в «коммерческих» ресторанах, на которые не распространялось общее нормирование; они расходовали до 12% всех жиров и до 10% всего мяса, которые потреблял город. Еще некоторое время после 8 сентября в магазинах можно было купить без карточек некоторые виды консервов». И шоколад. И нужно было ещё кормить армию и флот.
«Первое снижение продовольственных норм было 2 сентября, второе — 10 сентября, третье — 1 октября, четвертое — 13 ноября; пятое, самое большое, — 20 ноября. Уже после четвертого снижения люди начали умирать от голода. Помимо нехватки продовольствия, в Ленинграде также катастрофически не хватало топлива». «С 20 октября хлеб имел следующий состав: 63% ржаной муки, 4% льняного жмыха, 4% отрубей, 8% овсяной муки, 4% соевой муки, 12% солодовой муки, 5% заплесневелой муки. Через несколько дней, начали применять другие заменители, как целлюлоза (пищевая, А.Т.) и хлопковый жмых».
В ноябре — декабре стали добавлять торф.
Это позволило 25 дней снабжать население и войска. (Получаемый в армии хлеб был несколько лучшего качества, чем выдававшийся гражданскому населению.) (В самое голодное время в 125 г блокадного хлеба было всего 50 граммов муки, — священник, публицист Н.Савченко).
Из обнаруженных в ленинградском порту «2 тыс. тонн бараньих кишок стали варить отвратительный студень. В самый разгар голода этот студень часто выдавали по карточкам вместо мяса». В октябре обнаружили и другие запасы мало пригодных к потреблению «продуктов».
А оказывается в холодильниках хранилось мясо для экспорта, до весны брать его не решались. (Н.Ломагин).
«Служащие, иждивенцы и дети получали 100 г сахара и 250 г конфет. К 11 ноября последовало дальнейшее понижение норм выдачи сахара до 150 г для рабочих и 50 г для служащих, иждивенцев и детей. В годовщину революции 7 ноября всем был выдан праздничный набор, состоявший из плитки молочного шоколада, пол-литра красного вина и 200 г соленых помидоров» (из немецких документов).
Из сообщения УНКВД от 12 января 1942 года: «Кроме хлеба (350 грамм рабочим и и 200 грамм служащим), население никаких других продуктов не получает». Город оказался на грани вымирания. 15 февраля 1942 г. произошло повышение продовольственных норм — организовали интенсивную доставку через Ладогу.
Первое время в блокаду варили кашу из отрубей. Потом употребляли дуранду – жмыхи от подсолнечного масла.
«В самую страшную и голодную первую блокадную зиму дуранда спасла жизни сотен тысяч ленинградцев».
Продуктами питания были и олифа, и столярный клей. Выскребали крошки клея из переплётов книг. Варили ремни, голенища сапог… Съели всех кошек, собак, голубей. Говорят, что ели и крыс (историк Ю.Кантор). От цинги пили хвойную воду. Вместо сахара с горячей водой — глицерин.
В километровых очередях в лютый мороз часами стояли за хлебом. А как было быть тем, кто работал? Говорят, карточки надо было отоваривать подённо. Правда, в магазинах, нарушая порядок, шли навстречу и отоваривали карточки и на послезавтра.
«Существовала нормированная еда, почти бесплатная и оплачивавшаяся драгоценными талонами. Ее психологическим сопровождением была жестокость, непререкаемость границ. Существовали дополнительные выдачи: соя, соевое молоко, знаменитые шроты (отходы сои), кости без мяса (мясо уже съели другие), из которых варили студень. Это была оптимистическая еда, подарок, чистый выигрыш…
Существовала, наконец, еда, за которую платили бешеные деньги (здесь тоже имелись свои разновидности — рынок и тайная спекуляция)». – Лидия Гинзбург.
Это о простых ленинградцах. Элита жила по-другому. Были и тепло, и свет, и вода. И кормились «получше». «На одном из заседаний бюро ГК А.А.Кузнецов — второй секретарь Ленинградского горкома ВКП(б) — подчёркивал, что «ведь мы и лучше кушаем, спим в тепле, и бельё нам выстирают и выгладят». (Н.А.Ломагин).
В соответствии с существующей иерархией распределения продуктов «немыслимые для простых горожан даже по меркам мирного времени продукты» получали в первую голову сотрудники Смольного, руководители среднего партийного звена, работники райотделов НКВД.
В интернете неоднократно упоминается история с ромовыми бабами, которыми якобы объедался Жданов. На мой взгляд, может, что-то и было, но в таких объёмах – раздуто.
В интернете есть немало информации о том, как изысканно питалось руководство города. Но это могут быть и недавно придуманные рассказы или переделанные и приукрашенные на сенсационный лад рассказы блокадников.
Были спецмагазины с высококачественной белковой продукцией, которую доставляли в октябре-декабре на самолётах. Там «обслуживались (как минимум, А.Т.) несколько сотен людей (крупные ученые, военные, выдающиеся деятели культуры и искусства, представители партийной номенклатуры, а также члены их семей). Обычные граждане даже не знали о существовании спецраспределителя», — из публикации К.Дворецкого с ссылкой на историка Н. Ломагина .- «Были и специальные столовые и рестораны для очень узкого круга лиц».
«В дневнике Ольги Берггольц есть упоминание, что продукты привозили в ленинградское отделение Союза писателей – они там получали свое дополнительное питание. »
А сколько значительных деятелей революции, строительства социализма, науки и искусства блокаду не пережило! К руководству города было очень много писем, взывающих о помощи. Далеко не всем помогли…
Значительное количество дефицитных продуктов доставлялось для доноров, а их в 1941 году было 35856 человек; в 1942 году – 56959 человек. С 20 декабря 1941 года доноры получали специальное питание по норме – хлеб белый 200 г, мясо 40 г, рыба 25 г, сахар 30 г, кондитерские изделия 25 г, крупа 30 г, масло 30 г, яйцо 0,5 шт. Паек зависел от количества кроводач и выдавался подекадно по индивидуальному графику в периоды кроводач. Понятно, что доноры кормили детей и родителей, и хватало их не надолго. Приходилось сдавать кровь, чтобы получить деньги. За квартиры нужно было тоже платить и за содержание эвакуированных детей. После блокады почётными донорами стало только 2000 человек.
Заводы, работа и снабжение
Ленинград был крупнейшим промышленным центром СССР и вторым городом военной промышленности. Здесь выпускалось 10 процентов всей продукции страны. В блокаду в Ленинграде главное внимание уделялось военной и пищевой промышленности, в первую очередь хлебозаводам — в блокаду их работало 13. Многие предприятия переориентировали на производство военной продукции, прежде всего боеприпасов и взрывателей. Электротехнические заводы делали мины, резинотехнические – аэростаты и др. Макаронные – порох. На пищевых предприятиях на оборудовании для производства и упаковки консервных банок стали делать гранаты. На заводе оптических приборов выпускали ручные гранаты и детонаторы для мин, ремонтировали оружие. На Балтийском заводе для Ладоги начали изготавливать плоскодонные суда, тендеры, на 800 тонн грузов с экипажем из двух человек. На другом берегу Ладожского озера организовали производство деревянных барж. «По отчетам завода «Большевик» за время блокады было изготовлено свыше 3 тыс. тел морских орудий и 20 тыс. снарядов среднего и большого калибра». – А.Б.Широкоряд. А его сильно бомбили. Военную продукцию выпускали и другие предприятия. Во втором полугодии 1941 года много пушек, снарядов, мин и миномётов, и даже танков было отправлено в помощь Москве. Ленинградские реактивные снаряды даже использовались под Сталинградом.
Но из 200 военных предприятий города к зиме осталось около 20.
Из-за дефицита пороха, на Ленинградском фронте на одно орудие приходилось по три снаряда. Стали извлекать взрывчатку из неразорвавшихся бомб и изобретали и делали новые взрыввещества.
Заводы были заминированы на крайний случай до сорок четвёртого года и работали под обстрелом и бомбёжками до сорок четвёртого года. Многие умирали от истощения. Из числа представленных к наградам — к концу блокады треть не дожила.
150 тысяч рабочих взяли в Красную Армию. У станков остались женщины, пожилые мужчины и подростки. В ноябре 1941 года около трети населения, главным образом, женщины, а они были основной рабочей силой, осталось без работы.
Так, на Кировском заводе, в начале войны ещё производящем тяжёлые танки, орудия, снаряды, их было почти 70 процентов. Первое время там ещё выпускали – танки КВ-1, орудия и миномёты, боеприпасы — и отправляли на восток. К зиме ремонтировали технику и оружие, делали снаряды и гранаты, взрыватели к минам, бутылки с зажигательной смесью и др. Даже бумагу для добавки в хлеб.
Завод превратили в крепость с артиллерийскими дзотами, блиндажами, миномётными гнёздами и баррикадами. В стенах под пулемёты пробили бойницы. Рабочий отряд включал артдивизион и танковые роты.
Окна закрыли бронеплитами и мешками с песком. Рабочие свободной смены дежурили на крышах, борясь с «зажигалками». С крыш цехов были видны немецкие позиции, завод был не далее 7 км от фронта.
Большинство рабочих жило при заводе на казарменном положении. Из-за трудностей с транспортом прямо на территории устроили кладбище.
В городе было 5 электростанций. До войны они обеспечивали потребность города в электричестве на сорок процентов, остальные располагались в пригородах. Потом работала только одна теплоэлектростанция с ограниченной мощностью. Весной – две.
С 1 января 1942 года электроснабжение было прекращено (по немецким данным). По этой причине остановились городские водонапорные станции. Свет оставили только важным учреждениям и партийным органам, госпиталям, и в очень ограниченном объёме предприятиям. Позже через Ладогу для работы станков стали привозить переносные электростанции.
Трамваи, автобусы и троллейбусы стояли. Приходилось ходить пешком по несколько километров на работу, а до распределения горожан по ближайшим магазинам – и за едой. А в конце декабря в стране ввели строгое положение о рабочих оборонных заводов, которых отнесли к мобилизованным. За опоздания и другие нарушения дисциплины сажали на гауптвахту и могли передать военному трибуналу.
Но работать означало получать продкарточки рабочего, деньги и питаться, хоть очень скудно, в заводской столовой. По словам директора Кировского завода Пузырёва, людей пытались поддержать с помощью своего рода супа, приготовленного из дрожжей, куда добавлялось немного сои.
Работающие делились своими скудными пайками с семьями. Сами не доедали и гибли. Впоследствии треть награждённых медали и ордена так и не получили. Не дожили. Умирали и прямо на производстве. Основными причинами смерти были: истощение, переохлаждение, сердечная слабость и кишечные заболевания. Но истощение как причину смерти не записывали.
Работали (с перерывом) учреждения культуры: Музкомедия, Театр комедии, театр Краснознамённого Балтийского флота, Симфонический оркестр Радиокомитета. Всю блокаду показывали кино и хронику в 10 — 20 кинотеатрах. Школы сначала действовали, но в декабре их закрыли до мая 1942 года.
Из воспоминаний Б.И.Кузнецова: «Утром я шёл в школу. Ребят с каждым днем ходило меньше. В ноябре уже ходили из-за тарелки супа. Суп становился всё бледнее. Помню последний школьный суп – тёплая водичка, замутненная мукой. Заплатил 4 копейки. Школа не отапливалась, занимались в подвале, там немного теплее. Собиралась кучка ребят, кто в чём одет, один жёг лучину, учительница наскоро объясняла, что прочитать дома, и расходились».
Отпуск товаров по карточкам в Ленинграде ввели ещё 18 июля 1941 года.
Хлеб по ним получали ежедневно, остальные продукты — ежедекадно (раз в десять дней). Но продукты по карточкам нужно было и оплачивать.
Карточки не выдавали съехавшимся с оккупированных территорий и из зон военных действий, оставшимся без работы. Переставали их выдавать и уволенным с работы по сокращению (Д.С.Лихачёв). А их число с закрытием предприятий и учреждений росло. Но власти, опасаясь волнений уволенных рабочих, платили им зарплату и использовали на разного рода неотложных работах.
Детские продовольственные карточки были только для ребенка до 12-и лет, потом он считался иждивенцем с минимальным продовольственным обеспечением. Надо было искать работу.
«По законам новой действительности, лицам с иждивенческой карточкой не полагалось обеда, иждивенческая карточка не вытягивала ежедневный обед» — Л.Гинзбург.
Большой вред организации снабжения продуктами и расходу их запасов наносили изготовляемые немцами фальшивые продовольственные карточки. Говорят, что их сбрасывали даже с самолётов. Этим занимались и преступники.
С карточками были многочисленные злоупотребления и нарушения во всей цепочке оборота. Они означали жизнь. Кто остался без карточек — был обречён. «Потеря карточек была явлением массовым — очевидно, следствием истощения и перенапряжения нервов».
С 21 ноября по 25 декабря по карточкам выдавали (а точнее, продавали, А.Т.): 125 граммов хлеба на служащего и иждивенца и 250 г для рабочего. Выдача других продуктов по карточкам практически не производилась, хотя на бумаге значились мясо, крупа, масло: граммов по 100 -350; и сахар и конфеты по 150 -500 г на 10 дней — в зависимости от категории.
Был порядок использовать карточки день в день. А очереди были огромные, а работающим когда стоять — ннужно было работать.
Родственники, соседи и управдомы пользовались продкарточками умерших. «Мертвый – он кормил живых», – вспоминала В.Г. Вотинцева.
В октябре провели ревизию и определили 70 тысяч незаконно используемых продовольственных карточек. Ревизии потом проводили регулярно.
Властям было очень трудно справляться с огромными необычными проблемами города.
Милиции не хватало. Многих забрали на фронт. По злоупотреблениям с карточками на конец января 1941 года было возбуждено всего 10 уголовных дел. Милиционеры сами умирали от голода. В милицию все чаще стали принимать женщин.
Вера Инбер: «Милиционеров приносят в приемный покой прямо с поста. Они умирают, не успев даже согреться». От отправки с восточного берега Ладоги до выдачи в магазинах пропадало очень большое количество продуктов. Разворовывали. В многосерийном документальном фильме о блокаде, показанном на «Звезде» в январе-феврале 2020 года назвали цифры в 40 процентов. Воровали продукты и в армии. А у чекистов в начале зимы экономическими преступлениями занималось всего 6 офицеров (Н.Ломагин).
Уже в декабре началось людоедство, и с убийствами, и с поеданием частей тел умерших.
По фактам употребления в пищу человеческого мяса, которые после войны долгое время умалчивали, в январе — феврале было арестовано около тысячи человек. Но кто знал, что делалось в тёмных опустевших квартирах. И кто и сколько вырезал «мягких частей тела» у покойников в подвалах, на чердаках, на улицах, на кладбищах, даже во время транспортировки и пр. Они же были повсюду, кроме стихийно образовавшихся и административно узаконенных мест. И живых убивали, и продавали мясо на рынке как говядину. На апрель были закончены следствия по делам о каннибализме почти на полторы тысячи человек (в спецсообщении УНКВД на имя Берии).
Но возможно милиция и не усердствовала, понимая сложившиеся обстоятельства, ведь мясо умерших употребляли от крайнего голода. Да милиционеров очень не хватало. Подобное было и в пригородах. Предположительно, расследования, в основном, происходили по заявлениям граждан.
Как сказал Гранин, изучая дневники и воспоминания блокадников: «Голод доводил до животного состояния, хуже даже…».
Я слышал историю, передаваемую от очевидца, что и на фронте, чтобы не потерять силы, ели трупы немцев.
Учитывая имеющуюся информацию, считаю, что истории Николая Старенко, опубликованные в интернете, со сведениями из «открытой печати» про хорошее питание на фронте – не верны!
Учитывая стихийно растущий в условиях голода товарообмен, руководство Ленинграда осенью сорок первого узаконила чёрные рынки. Деньги обесценились, и там главенствовал бартер. На крупу, картошку, хлеб, сахар, самодельную пищевую продукцию, меняли антиквариат, драгоценности, картины, и прочие ценные и обиходные вещи. Вполне можно предположить, что часть из них была похищена или вынесена из квартир беспомощных или умерших горожан.
Борьба милиции с ворами из складов и магазинов, на продпредприятиях и со всякого рода жуликами в снабжении населения питанием велась не на высоком уровне. За полгода было вскрыто всего 844 случая хищений, это капля в море. До 70% дел по кражам и хищениям было закрыто – не могли расследовать. На одном городском выпускающем жиры предприятии с гордостью итожили, что в блокаду никто не умер…
Продолжались нападения на магазины и склады. Пока за это не взялись чекисты. О разбойных нападениях в период с начала февраля немцам их агенты уже не сообщали.
Кое-кто на блокаде очень нажился, приобретая за бесценок дорогие вещи и исторические реликвии. Предприимчивые заранее сделали большие запасы. Преступно и вольготно жили и некоторые управдомы на карточках умерших. Но «с теми, кто попался, власть расправлялась жестоко».
Всё было платно, продукты по карточкам, проживание в квартире, проезд на трамвае, и кипяток в кипятильнях, за литр — три копейки. Даже с владельцев собак взымали налог (до 1943 года, когда собак не стало).
В январе блеснула надежда — заработала железная дорога с Финляндского вокзала до Ладоги. Началась эвакуация и доставка боеприпасов, горючего и продовольствия по Дороге жизни.
Мне кажется циничным говорить о тех событиях с конца осени 1941 по весну 1942, оперируя цифрами равнодушной статистики, – сколько там умирало, в какой месяц. Всё равно — не точно, завуалировано, скрыто. Ведь это человеческие жизни, каждая очень индивидуальна и по-своему дорога. Даже единичная. А их десятки тысяч – с семейными и рабочими заботами, радостями, переживаниями, воспоминаньями, любовью… Даже в 1944 году власти не знали – сколько всё-таки населения погибло от голода.
И планка, устанавливаемая для подсчёта потерь, была явно заниженной. Так считают историки.
По официальным послевоенным данным (представленным, в частности, на Нюрнбергском процессе) число потерь среди гражданского населения составило 649 тысяч человек (без учета потерь населения пригородов города, оказавшихся в блокадном кольце), однако большинство исследователей считают это число заниженным (приводятся числа вплоть до полутора миллионов с учётом погибших в эвакуации и сразу после неё и других категорий населения). Дистрофики, у которых уже начался необратимый процесс, умирали и после нормализации питания.
Власть очень долго не хотела говорить о произошедшем в Ленинграде, как о людской трагедии мирового масштаба – признавалась только героическая составляющая.
От обстрелов и бомбёжек гражданского населения погибло сравнительно немного, около 3% по данным учёного-историка Г.Л.Соболева, по последним данным Н.Ломагина: 5,7 тыс. убито и 20,5 тыс. ранено. Пик смертности пришёлся на декабрь-март 1942 г. Подавляющее число умерших — от истощения. Хотя указывать такую причину смерти медикам было запрещено.
И на фронтах Ленинградском и Волховском почти за три года погибло не меньше миллиона. Солдат на Ленинградском фронте жил две – три недели (Д.Гранин). А большинством там были ленинградцы.
Около 500 тысяч, включая 70 тысяч военных, лежит на Пискарёвском мемориальном кладбище. Некоторые могилы условные, что с останками и где они – неизвестно.
Более 100 тысяч было кремировано и этот пепел — на территории Московского парка Победы. Там в войну стоял кирпичный завод, переоборудованный в крематорий. А от гор трупов надо было быстро избавляться.
Эта информация была долгое время засекречена.
А люди бредя по улице в тридцатиградусные морозы, а тогда зима была лютая, просто падали и не вставали. Большинство проходило мимо. И это стало обыденностью.
Не было сил свозить умерших на кладбища. Складывали на лестничных площадках, у подъездов, в подвалах и на чердаках, оставляли на улицах замотанных в простыни, свозили в морги больниц, складывали в штабеля в ряде стихийных и определённых властями мест. Моргами стали церкви, жилые и производственные здания и целые улицы. Были накопители трупов и на пустырях. Закапывали в дворах и на прилегающих территориях.
На восьми ленинградских кладбищах рыли большие траншеи, куда тоже свозили умерших. В простынях. Гробов не было. Дерево тоже было дефицитом.
Весной взрывали землю для могильных котлованов, свозили груды трупов и туда. На этой работе использовали до трёх стрелковых полков. И людей не хватало.
«Когда везли целые кузова умерших, видеть было жутко. Трупы застывали в самых невообразимых позах, такими их и грузили в кузова и везли неприкрытыми». – Г.Бородзуля, Проза.ру. «Трупы грузили на машины «с верхом». Чтобы больше могло уместиться трупов, часть из них у бортов ставили стоймя: так грузили когда-то непиленные дрова». – Д.С.Лихачёв.
Было не до количественного и поимённого учёта.
«Жизнь улучшилась по мнению многих ленинградцев только после весны 1942 года. Кончились холода».
Как и почему выжили оставшиеся последними полмиллиона-миллион? Гранин считал, что преимущественно выживали те, кто помогал другим людям. Но это, видимо, были очень активные сильные от природы телом и духом люди, не замыкающиеся в личном несчастье. Держались человечностью, душевностью, вниманием. Очень поддерживали людей взаимоотношения в семьях.
Но всё-таки, выживаемость, так, наверное, решит современное большинство – зависела только от получения необходимых организму калорий.
У кого-то были запасы впрок, кого-то выручали ценности, случай, кто-то сумел эвакуироваться…
«Настоящий голод, как известно, не похож на желание есть. У него свои маски. Он оборачивался тоской, равнодушием, сумасшедшей торопливостью, жестокостью. Он был скорее похож на хроническую болезнь. И, как при всякой болезни, психика была здесь очень важна. Обреченными были не самые почерневшие, исхудавшие и распухшие, но те, у кого было не свое выражение, дико сосредоточенный взгляд, кто начинал дрожать перед тарелкой супа». – Л.Я.Гинзбург.
Реальными способами выжить были: эвакуация; устройство на работу с получением рабочей карточки; уход на фронт (от голода) и сотрудничество с НКГБ. «Имея рабочую карточку, можно было как-то прожить, по иждивенческой это было уже невозможно, ибо по всем видам продуктов норма была равна половине рабочей. Нормы по детской карточке лежали примерно между рабочей и иждивенческой». — Г.Бородзуля, Проза.ру.
Повезло тому, кто запасся до блокады, кто жил в северных, малообстреливаемых районах, кто проживал в частных домах с печным отоплением. Тепло спасало.
«В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие — злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было. Все было настоящее». – Д.С.Лихачёв
«Вообще-то не так уж мало мест было в блокадном Питере, где никакого голода не было. Несколько раз видел я, проходя мимо одного дома, выплеснутые на снег помои, в них макароны и кусочки моркови. Ясно, что у кого-то оставался недоеденный суп с макаронами». — Г.Бородзуля, Проза.ру.
Массовая эвакуация гражданского населения началась только в январе 1942 г. по ледовой дороге через Ладожское озеро благодаря решению Сталину и организационной работе Косыгина. До этого граждан зимой не выпускали.
* Источниками информации являются: книги, документы, воспоминания, интервью, документальные фильмы, газетные публикации и статьи и исследования, размещённые в интернете.
* Л. Я. Гинзбург — советский литературовед, писатель, мемуарист, доктор филологических наук, пережила блокаду.
* Д.С.Лихачёв был в Ленинграде в блокадную зиму 1941 — 1942 годов. Выжил, потому что эвакуировался на «Большую землю» в 1942 году.
* Неоднократно упоминаемый историк Никита Андреевич Ломагин — автор двух книг о блокаде, насыщенных документами, письмами, воспоминаниями.
Информация из немецких документов — из его публикаций.
Источник
