Глубоко внизу виднелся закованный льдом ручей

Обособление определений

Задание 5. 1. Подчеркните определяемые слова, к которым относятся обособленные и необособленные определения.

2. Пользуясь таблицами, расставьте недостающие знаки препинания.

1. Дружба должна быть прочною штукою способною пережить все перемены температуры и все толчки ухабистой дороги называемой жизнью (Д.И. Писарев). 2. Противник вскрывающий ваши ошибки гораздо полезнее, чем друг скрывающий их (Леонардо да Винчи). 3. В этой повести («Тамань») Лермонтов изобразил бесстрашных людей сильных и свободных (И.Л. Андронников). 4. В сумерки корабль занесенный снегом и освещенный огнем фонарей казался даже собственным матросам нарядным и легким (К.Г. Паустовский). 5. Небо Италии простиралось в зените чистое и прекрасное с грядой легких розовеющих облаков (К.Г. Паустовский). 6. Музыка рождается в одиночестве, но рожденная в одиночестве она способна объединять людей воспринимающих философское значение и глубинное содержание музыкальных звуков. 7. Любовь есть животворный огонь в душе человека, и все созданное человеком под влиянием этого чувства отмечено печатью жизни и поэзии (Т.Г. Шевченко). 8. Глубоко внизу виднелся закованный льдом ручей и маленькая вмерзшая в лед лодка похожая с высоты на скорлупу подсолнуха (А.Е. Рекемчук). 9. Опрокинутый истомой Тёркин дремлет на спине (А.Т. Твардовский). 11. Высокая полная и статная с тихим румянцем на лице она была из тех русских женщин, которых долго не портят ни полнота ни годы… (К.М. Симонов). 13. Черные глаза серьезные и пронизывающие вопросительно смотрели на старшего офицера (К.М. Станюкович). 15. Тайга стояла безмолвная полная тайны (В.Г. Короленко). 16. Наводнение случившееся в Петербурге 7 ноября 1824 года было самым сильным и разрушительным в истории города.

Читайте также:  Дневники вишенки том 5 от первого снега до персеид

Задание 6. Расставьте пропущенные знаки препинания, пользуясь таблицами.

1. Биология наука изучающая живые организмы. 2. По данным исследований проводившихся на кафедре акустики МГУ выяснилось, что люди предрасположенные к нервным расстройствам после двух-трех прослушиваний отдельных композиций рок- и поп-музыки впадали в состояние близкое к психическому срыву. 3. Крайне неприятные эмоции сопровождающие боль пример элементарных эмоций. 4. Вся жизнь все ее улучшения вся ее культура делается «рефлексом цели», делается только людьми стремящимися к той или другой поставленной или себе в жизни цели… (И.П. Павлов). 5. Комплекс мероприятий направленных на введение в культуру лекарственных и других групп полезных растений называется интродукцией. 6. Человек не переносящий один какой-нибудь препарат природного пенициллина не будет переносить и все остальные препараты пенициллина. 7. В связи с этим, наряду с понятием специфическая лекарственная аллергия возникающая только на данный препарат, введено понятие групповая лекарственная аллергия. 8. Химическая кинетика это наука исследующая скорости и механизмы химических реакций.

Источник

Глубоко внизу виднелся закованный льдом ручей

Внезапно неподалеку послышался рокот автомобильного двигателя. Я вообще люблю шум мотора и готов часами слушать слитные взрывы горючей смеси, представлять, как порхает в цилиндрах искра, подчиненная человеческому разуму. Можете представить, какую песню пел мотор на этот раз в глухой, безлюдной тайге!

Между деревьями мелькнула машина. Она лихо попятилась к обрыву и остановилась у самого края как вкопанная, громыхнув цепями. Я не видел водителя, но по мертвым, отлично отрегулированным тормозам сразу догадался, кто он,

Так и было: медлительный Николай Хромов, в шелковом кашне, в малахае со сдвинутыми на затылок ушами, с кокетливой ленцой вышел из кабины, встал у машины на колено, как рыцарь перед королевой, что-то там подвинтил внизу и стал сбивать варежкой снег с комбинезона.

— Коля! — воскликнул я.

Он резко обернулся. Мне показалось, что он растерялся. Он стал оглядываться по сторонам, будто пытаясь увериться, нет ли здесь еще кого-нибудь, кроме меня.

Чего он испугался? Зачем заехал к пустынному обрыву? Почему кругом сильно запахло бензином? Эти вопросы возникли позже. А в ту минуту не было никаких вопросов-‹ хотелось созорничать, забросать Николая снежками.

— Думал, так далеко зашел, что живой души не встречу!- закричал я, подбегая к нему.

— А ты что, не знал разве, — сказал Николай, все еще машинально постукивая по ноге варежкой, — у нас тут сто рублей — не деньги, сто лет — не старуха, сто верст — не расстояние.

Пока я сбивчиво и весело рассказывал, что произошло, Николай даже не делал вида, что слушал. Глаза его то и дело стреляли вбок, словно промеряли расстояние от меня до обрыва.

— Как только раздался шум мотора, — говорил я, — мне почему-то сразу подумалось о тебе. У меня было такое предчувствие.

— А больше у тебя никакого предчувствия не было? — спросил Николай, медленно придвигаясь.

Я стоял на голыше у самого обрыва. Он подошел вплотную- я услышал запах табака из его рта — и наступил ногой на тот же самый голыш. Гладкий красивый лоб его покрылся потом.

Глубоко внизу виднелся закованный льдом ручей и маленькая, вмерзшая в лед лодка, похожая с высоты на скорлупу подсолнуха. У самого берега — то ли из проруби, то ли выше родника, отсюда было не видно, — клубился густой белый пар, и вокруг плохо уложенной стопкой блинов поднималась наледь.

— Что это? — спросил я. — Дым?

— Не дым, а пар. Целебный источник.

— Горячий. Окунешься — все болячки заживут, — проговорил Николай, все так же напряженно смотря на меня.- Доктора приезжали. Грозятся курорт открыть… Видишь, у нас чудес сколько?

Как сейчас слышу я его голос, как сейчас вижу странно серьезное лицо, на котором словно затвердела темная ухмылка, вижу мокрый от пота лоб с налипшими волосами, хищный, ставший совсем зеленым глаз, сдвигающийся, прищуривающийся, как глазок радиоприемника. Но в тот момент, захмелев от радости, я болтал без передышки:

— Знаешь, Николай, очерк, который я напишу про тебя, будет моей первой настоящей работой. Первый раз у меня такое ощущение, что я вижу своего героя насквозь, до самого донышка… Я могу написать не только то, что ты думаешь сейчас, но и то, что будешь думать завтра, послезавтра…

Загадочная ухмылка отчетливей заиграла на лице Николая. Он взглянул на меня с откровенной насмешкой и спросил:

— Ты вот что, друг: когда домой?

Я стал объяснять, что мне осталось решить одну последнюю задачу: толково и вместе с тем художественно объяснить, каким образом добивается Хромов успехов. Каким образом удалось Николаю гонять сто тысяч километров без ремонта и сохранить машину новенькой, с иголочки — это пока что не совсем ясно. Надо посидеть в леспромхозе еще денька три-четыре, поговорить, пополнить записи.

— Езжай завтра, — бесцеремонно прервал Николай. — Факты собрал — и порхай отсюда. А то, гляди, волк укусит. Или под обрыв загремишь. А потом скажут: Хромов спихнул. Хлопот не оберешься… Езжай! — Он встал на подножку, вдвинулся в кабинку и закричал раздраженно: — Давай — скидай лыжи! Еще ждать тебя.

Мы проехали минут двадцать, свернули налево, и внизу открылась наша заснеженная деревенька, изба Терентия Васильевича и ломкие задубевшие рубахи во дворе, которые он забыл снять после стирки.

Рубахи под ветром стучали друг о друга, как фанера.

— Ты вот что, — сказал Николай. — Про то, что возле дома заплутался, помалкивай. У нас тут народ колючий. Первая Аришка засмеет. Не говори, что у Горячего ручья встретились. Давай слазь. Топай ножками, будто не видал меня.

— Спасибо, — сказал я. — Молодец ты!

— Да ведь все хочешь, как лучше! — усмехнулся Николай и захлопнул дверцу.

Я все-таки прожил еще двое суток и только на третий день, когда вернулся Терентий Васильевич, отправился на аэродром.

Крутила пурга. В деревьях гудел ветер, снег больно хлестал по лицу. Во избежание несчастных случаев инспектор по технике безопасности приостановил валку леса.

Хотя и не хотелось признаваться себе, но я знал: Николай в моем описании получился примитивней, чем он есть на самом деле. До сути его характера так и не удалось докопаться. И не потому, что он такой уж необъяснимый. Просто надо было твердо следовать первой заповеди журналиста: прежде чем понять героя, пойми работу, которой он занимается.

И правда: в нашей стране не узнаешь человека, если не поймешь дела, которому он отдает время и душу. Недаром у нас трудовой человек носит красивое имя — трудящийся.

А на лесопункт я заехал случайно и даже не знал, что такое «чокер». Заготовка леса, автодело, эксплуатация автотранспорта, тонно-километры, недожог, пережог — все то, что заполняло мысли Николая Хромова, для меня было книгой за семью печатями.

Узкая, расчищенная бульдозерами полоса вдоль берега между рекой и цепочкой лысых сопок, носившая пышное название аэродрома, тянулась километрах в десяти от нижнего склада.

Редкие, разбросанные по откосам строения и службы тонули в снежном тумане. По такой погоде здесь можно было проплутать сутки, но мне повезло, и я довольно быстро наткнулся на бревенчатое помещение.

Просторную комнату разделяла беленая перегородка с фанерной дверью. В перегородке были вырезаны два окошка с табличками «Касса» и «Дежурный». Оба окошка были заперты. На фанерной, запертой на замок двери был наклеен плакат: «ТУ-104»,

Источник

Глубоко внизу виднелся закованный льдом ручей

Внезапно неподалеку послышался рокот автомобильного двигателя. Я вообще люблю шум мотора и готов часами слушать слитные взрывы горючей смеси, представлять, как порхает в цилиндрах искра, подчиненная человеческому разуму. Можете представить, какую песню пел мотор на этот раз в глухой, безлюдной тайге!

Между деревьями мелькнула машина. Она лихо попятилась к обрыву и остановилась у самого края как вкопанная, громыхнув цепями. Я не видел водителя, но по мертвым, отлично отрегулированным тормозам сразу догадался, кто он,

Так и было: медлительный Николай Хромов, в шелковом кашне, в малахае со сдвинутыми на затылок ушами, с кокетливой ленцой вышел из кабины, встал у машины на колено, как рыцарь перед королевой, что-то там подвинтил внизу и стал сбивать варежкой снег с комбинезона.

— Коля! — воскликнул я.

Он резко обернулся. Мне показалось, что он растерялся. Он стал оглядываться по сторонам, будто пытаясь увериться, нет ли здесь еще кого-нибудь, кроме меня.

Чего он испугался? Зачем заехал к пустынному обрыву? Почему кругом сильно запахло бензином? Эти вопросы возникли позже. А в ту минуту не было никаких вопросов-‹ хотелось созорничать, забросать Николая снежками.

— Думал, так далеко зашел, что живой души не встречу!- закричал я, подбегая к нему.

— А ты что, не знал разве, — сказал Николай, все еще машинально постукивая по ноге варежкой, — у нас тут сто рублей — не деньги, сто лет — не старуха, сто верст — не расстояние.

Пока я сбивчиво и весело рассказывал, что произошло, Николай даже не делал вида, что слушал. Глаза его то и дело стреляли вбок, словно промеряли расстояние от меня до обрыва.

— Как только раздался шум мотора, — говорил я, — мне почему-то сразу подумалось о тебе. У меня было такое предчувствие.

— А больше у тебя никакого предчувствия не было? — спросил Николай, медленно придвигаясь.

Я стоял на голыше у самого обрыва. Он подошел вплотную- я услышал запах табака из его рта — и наступил ногой на тот же самый голыш. Гладкий красивый лоб его покрылся потом.

Глубоко внизу виднелся закованный льдом ручей и маленькая, вмерзшая в лед лодка, похожая с высоты на скорлупу подсолнуха. У самого берега — то ли из проруби, то ли выше родника, отсюда было не видно, — клубился густой белый пар, и вокруг плохо уложенной стопкой блинов поднималась наледь.

— Что это? — спросил я. — Дым?

— Не дым, а пар. Целебный источник.

— Горячий. Окунешься — все болячки заживут, — проговорил Николай, все так же напряженно смотря на меня.- Доктора приезжали. Грозятся курорт открыть… Видишь, у нас чудес сколько?

Как сейчас слышу я его голос, как сейчас вижу странно серьезное лицо, на котором словно затвердела темная ухмылка, вижу мокрый от пота лоб с налипшими волосами, хищный, ставший совсем зеленым глаз, сдвигающийся, прищуривающийся, как глазок радиоприемника. Но в тот момент, захмелев от радости, я болтал без передышки:

— Знаешь, Николай, очерк, который я напишу про тебя, будет моей первой настоящей работой. Первый раз у меня такое ощущение, что я вижу своего героя насквозь, до самого донышка… Я могу написать не только то, что ты думаешь сейчас, но и то, что будешь думать завтра, послезавтра…

Загадочная ухмылка отчетливей заиграла на лице Николая. Он взглянул на меня с откровенной насмешкой и спросил:

— Ты вот что, друг: когда домой?

Я стал объяснять, что мне осталось решить одну последнюю задачу: толково и вместе с тем художественно объяснить, каким образом добивается Хромов успехов. Каким образом удалось Николаю гонять сто тысяч километров без ремонта и сохранить машину новенькой, с иголочки — это пока что не совсем ясно. Надо посидеть в леспромхозе еще денька три-четыре, поговорить, пополнить записи.

— Езжай завтра, — бесцеремонно прервал Николай. — Факты собрал — и порхай отсюда. А то, гляди, волк укусит. Или под обрыв загремишь. А потом скажут: Хромов спихнул. Хлопот не оберешься… Езжай! — Он встал на подножку, вдвинулся в кабинку и закричал раздраженно: — Давай — скидай лыжи! Еще ждать тебя.

Мы проехали минут двадцать, свернули налево, и внизу открылась наша заснеженная деревенька, изба Терентия Васильевича и ломкие задубевшие рубахи во дворе, которые он забыл снять после стирки.

Рубахи под ветром стучали друг о друга, как фанера.

— Ты вот что, — сказал Николай. — Про то, что возле дома заплутался, помалкивай. У нас тут народ колючий. Первая Аришка засмеет. Не говори, что у Горячего ручья встретились. Давай слазь. Топай ножками, будто не видал меня.

— Спасибо, — сказал я. — Молодец ты!

— Да ведь все хочешь, как лучше! — усмехнулся Николай и захлопнул дверцу.

Я все-таки прожил еще двое суток и только на третий день, когда вернулся Терентий Васильевич, отправился на аэродром.

Крутила пурга. В деревьях гудел ветер, снег больно хлестал по лицу. Во избежание несчастных случаев инспектор по технике безопасности приостановил валку леса.

Хотя и не хотелось признаваться себе, но я знал: Николай в моем описании получился примитивней, чем он есть на самом деле. До сути его характера так и не удалось докопаться. И не потому, что он такой уж необъяснимый. Просто надо было твердо следовать первой заповеди журналиста: прежде чем понять героя, пойми работу, которой он занимается.

И правда: в нашей стране не узнаешь человека, если не поймешь дела, которому он отдает время и душу. Недаром у нас трудовой человек носит красивое имя — трудящийся.

А на лесопункт я заехал случайно и даже не знал, что такое «чокер». Заготовка леса, автодело, эксплуатация автотранспорта, тонно-километры, недожог, пережог — все то, что заполняло мысли Николая Хромова, для меня было книгой за семью печатями.

Узкая, расчищенная бульдозерами полоса вдоль берега между рекой и цепочкой лысых сопок, носившая пышное название аэродрома, тянулась километрах в десяти от нижнего склада.

Редкие, разбросанные по откосам строения и службы тонули в снежном тумане. По такой погоде здесь можно было проплутать сутки, но мне повезло, и я довольно быстро наткнулся на бревенчатое помещение.

Просторную комнату разделяла беленая перегородка с фанерной дверью. В перегородке были вырезаны два окошка с табличками «Касса» и «Дежурный». Оба окошка были заперты. На фанерной, запертой на замок двери был наклеен плакат: «ТУ-104»,

Источник

Оцените статью