Его лошадь снег почуя плетется рысью как нибудь
/ямб/
Зима. Крестьянин, торжествуя, -/-/-/-/-
На дровнях обновляет путь; -/-/-/-/
Его лошадка, снег почуя,
Плетётся рысью как-нибудь.
(А. С. Пушкин)
/хорей/
Вновь зима. Крестьянин, торжествуя, /-/-/-/-/-
Первопуток ладит на санях. /-/-/-/-/
Сивка-бурка, белых мух почуя, /-/-/-/-/-
Как-нибудь плетётся на рысях. /-/-/-/-/
/анапест/
Вновь зима. И крестьянин, ликуя, —/—/—/-
Обновляет на дровнях свой путь; —/—/—/
Лошадёнка, снег первый почуя, —/—/—/-
Вдаль плетётся рысцой как-нибудь. —/—/—/
/амфибрахий/
Зима. И крестьянин, ликуя, -/—/—/-
На дровнях торит санный путь. -/—/—/
Лошадка его, снег почуя, -/—/—/-
Рысцою бежит как-нибудь. -/—/—/
/дактиль/
Зимушка. Бодрый крестьянин, ликуя, /—/—/—/- (ж)
В новых санях обновляет свой путь. /—/—/—/ (м)
Старая кляча, снег первый почуя, /—/—/—/- (ж)
Гордо плетётся рысцой как-нибудь. /—/—/—/ (м)
/дактиль/
Праздник крестьянину — снова зима! /—/—/—/ (м)
Путь он торит свой на дровнях куда-то. /—/—/-/- (ж)
Лошадь, снег первый почуя, сама /—/—/—/ (м)
Рысью плетётся незамысловато. /—/—/—/- (ж)
Проект Школа — Конкурс Стихотворные размеры
Тм Гуси-Лебеди
Другие статьи в литературном дневнике:
- 28.02.2018. ***
- 25.02.2018. ***
- 24.02.2018. ***
- 22.02.2018. ***
- 21.02.2018. ***
- 18.02.2018. ***
- 17.02.2018. ***
- 11.02.2018. ***
- 08.02.2018. ***
- 06.02.2018. ***
- 03.02.2018. ***
- 01.02.2018. ***
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Источник
Зима. Крестьянин торжествует
Какие слова нужно объяснить ребенку
Зима. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь;
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь;
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку посадив,
Себя в коня преобразив;
Шалун уж заморозил пальчик:
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно.
Этот маленький отрывок из «Евгения Онегина» знают все русские люди. Но чем дальше мы удаляемся от эпохи А.С.Пушкина, тем сложнее маленьким детям учить это стихотворение наизусть. Почему? Потому что на 14 строчек приходится минимум 8 устаревших слов, без понимания которых ребенок не нарисует в своем воображении картинку, запечатленную поэтом. Не почувствует радость и свежесть первого морозного дня, восторга и единения природы и человека.
Дети легко заучивают стихи, когда они им понятны. Поэтому все непонятные слова необходимо объяснить.
Дровни — это сани, на которых возили дрова. Бразды — колеи, борозды, следы от полозьев на снегу. Кибитка — крытая повозка. Что значит крытая? К саням или летнему экипажу был прикреплен кожаный или матерчатый верх, «капюшон», это прообраз современного кабриолета.
Человек, правящий лошадьми, запряженными в повозку. Ямщик правил почтовыми или ямщицкими (аналог такси) повозками. Он сидел на облучке — сидении для кучера впереди повозки. Тулуп — шуба, скроенная как халат, обнимающая все тело, как правило, была подпоясана кушаком — поясом, сшитым, как правило, из широкой тесьмы либо полотнища ткани, иногда с бархатом по концам, кушак обвязывал человека по талии и использовался с верхней одеждой. Красный кушак был признаком щегольства, кроме того, его цвет легко был узнаваем издали. Дворовый мальчик — маленький слуга в барском доме. Салазки — наши обычные, ручные, санки. А Жучкой звали всех черных собак. (Какого цвета собаку нужно нарисовать к сказке «Репка»?)
Почему же кибитка летит, крестьянин торжествует, а мальчишка смеется? Потому что все рады снегу. Прочтем стихи, предшествующие «Зиме. » и открывающие собой пятую главу поэмы:
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зимы ждала, ждала природа.
Снег выпал только в январе
На третье в ночь.
Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор,
На стеклах легкие узоры,
Деревья в зимнем серебре,
Сорок веселых на дворе
И мягко устланные горы
Зимы блистательным ковром.
Все ярко, все бело кругом.
Вот потому радуются все — ямщик, крестьянин, ребенок, мать: люди ждали снега и скучали по нему.
Теперь, когда все незнакомые слова поняты, у ребенка начинают возникать образы. На заднем плане несется быстрая кибитка, ямщик-модник (кушак-то красный!) с удалью гонит лошадей. Вокруг разлетаются снежинки (как в кильватере катера разлетаются брызги). Навстречу кибитке, а может, за ней следом медленно тащится крестьянская тощая лошаденка, она везет крестьянина в лес. Почему не из леса? Потому как крестьянская лошадка обновляет путь, то есть бежит по первому снегу, прокладывая бороздки-колеи, это еще и указание на часть суток. Утро, несомненно, раннее утро. Еще даже не все проснулись.
Дворовый мальчик не занят и может поиграть. Он радуется первому снегу этой зимой, он возится с черной собакой и санками, и хотя ему холодно, он не хочет расставаться с солнечными искорками на снегу. Мать грозит ему в окно, но не мешает, она сама рада снегу — для нее снег значит отдых от полевых работ и хорошие озимые, веселое настроение. Наверное, она смотрит на сына и любуется им, наверное, она улыбается.
Хорошо поняв, о чем говорится в стихотворении, и нарисовав в воображении картинку, ребенок с удовольствием запомнит и крестьянина, и кибитку и мальчика с собакой. Воображение включится, вспомнится ощущение морозца и зимнего солнца. Кстати, подобные стихотворения-описания дают неограниченный простор для занятий рисованием.
В связи с этим произведением детям постарше можно прочитать рассказ А.П. Чехова «Не в духе» (1884). Главный герой, становой пристав Прачкин, впервые в жизни слышит пушкинские строки и комментирует их в соответствии со своим жизненным опытом и плохим настроением после карточного проигрыша (становой пристав — полицейская должность, при которой человек возглавлял следствие по полицейским, исполнительным и распорядительным делам):
«- «Зима. Крестьянин, торжествуя. — монотонно зубрил в соседней комнате сын станового, Ваня. — Крестьянин, торжествуя. обновляет путь. «
— «Торжествуя. «» — размышляет невольно слушающий пристав. — «Влепить бы ему десяток горячих, так не очень бы торжествовал. Чем торжествовать, лучше бы подати исправно платил.
— «Его лошадка, снег почуя. снег почуя, плетется рысью как-нибудь. «» — слышит далее Прачкин и не может удержаться от замечания:
«- Еще бы она вскачь понеслась! Рысак какой нашёлся, скажи на милость! Кляча — кляча и есть.
— «Вот бегает дворовый мальчик. дворовый мальчик, в салазки Жучку посадив. «
— Стало быть, наелся, коли бегает да балуется. А у родителей нет того в уме, чтоб мальчишку за дело усадить. Чем собаку-то возить, лучше бы дрова колол.
— «Ему и больно и смешно, а мать грозит. а мать грозит ему в окно. «
— Грози, грози. Лень во двор выйти да наказать. Задрала бы ему шубёнку да чик-чик! чик-чик! Это лучше, чем пальцем грозить. А то, гляди, выйдет из него пьяница. Кто это сочинил?» — в конце концов не выдерживает Прачкин.
— Пушкин? Гм. Должно быть, чудак какой-нибудь. Пишут-пишут, а что пишут — и сами не понимают! Лишь бы написать!»
Однако здесь нужно действовать очень деликатно. Юмор должен основываться на понимании ситуации. Лучше не торопиться, не стоит читать этот рассказ детям — младшим школьникам до того, как не убедитесь, что они понимают, почему Аполлон Григорьев, поэт и литературный критик 19 века, сказал: «Пушкин — это наше все».
Источник
Его лошадь снег почуя плетется рысью как нибудь
Дмитрий Сергеевич Лихачев
К моим читателям
Человек должен жить в сфере добра. Эта сфера добра в значительной степени создается им самим. Она создается из его добрых дел, добрых чувств, добрых воздействий на окружающую среду, памяти на добро.
Злое дело забывается быстрее, чем доброе. Может быть, это происходит оттого, что вспоминать хорошее приятнее, чем злое? Конечно, приятнее! Но дело и в другом. Зло — бродит общество. Оно «сепаратно» по своей природе. Добро же социально в широком смысле этого слова. Оно соединяет, объединяет, роднит. Оно вызывает симпатию, дружбу, любовь. Поэтому злые объединения недолговечны. Они основываются на общности временных интересов.
«Волчья стая» рано или поздно кончается дракой волков.
Объединение же на почве доброго дела, добрых чувств живет даже тогда, когда завершено само доброе дело, послужившее причиной его создания. Доброе объединение живет в душах людей даже тогда, когда завершена и забыта практическая необходимость объединения.
Добро выше практической нужды!
И вот тут обратим внимание на одну черту сферы добра. Она плотнее связана с традициями родной культуры, с культурой человечества вообще, с прошлым и будущим. Сфера добра большая. Она прочная, хотя и труднее достигается, чем формируется сфера зла. Сфера добра ближе к вечности.
Вот почему сфера добра требует от каждого из нас внимания к истории — своей и мировой, к культурным ценностям, накопленным всем человечеством, с ценностями гуманитарными в первую очередь.
Изобразительное искусство, литература, музыка, архитектура, градостроительство и природный ландшафт, созданный одной природой или природой в союзе с человеком, — изучение всех этих гуманитарных ценностей умножает, укрепляет, повышает нравственность отдельного человека и всего общества.
А без нравственности не действуют социальные и экономические, исторические и любые другие законы, которые создают благосостояние и самосознание человечества.
И в этом огромный практический результат «непрактического» по своей природе добра.
Вот почему дело каждого в отдельности и всех вместе — приумножать добро, хранить традиции, знать и ценить историю свою, родную, и всего человечества.
Я родился в среднеинтеллигентской семье. Мой отец был инженер-электрик, добившийся высшего электротехнического образования только благодаря своей энергии и работоспособности. Уже в старших классах реального училища он зарабатывал себе на жизнь репетиторством, а в студенческие годы — и преподаванием в реальном училище Шкловского, отца известного литературоведа В. Б. Шкловского.
Известную роль сыграло для меня увлечение моих родителей Мариинским балетом, а затем озорная и увлекательная атмосфера артистической молодежи в дешевой дачной местности, под Петербургом — Куоккале. Имена многих знаменитых художников, актеров, писателей, живших в Куоккале или только посещавших ее, были для меня живыми и повседневными.
Многим в своем воспитании я обязан школам, в которых учился. В старшем приготовительном классе я учился в гимназии Человеколюбивого общества на Крюковом канале.
В 1915 году я поступил в Гимназию и реальное училище К. И. Мая на 14-й линии Васильевского острова. К этому времени мой отец получил в заведование электрическую станцию при Главном управлении почт и телеграфов и казенную квартиру при этой станции. День и ночь квартира наша содрогалась от действия паровой машины. Сейчас этой станции и в помине нет. Двор пустой, нет и нашей квартиры. Но тогда посещение станции доставляло мне большое удовольствие. Громадное колесо вращалось поршнем, оно блестело от масла, было необычайно красивым.
В школу Мая мне надо было ездить на трамвае, но пробиться в трамвай было чрезвычайно трудно: площадки были заполнены солдатами («нижними чинами», как их называли). Им разрешалось ездить бесплатно, но только на площадках вагонов.
Жили мы рядом с Конногвардейским бульваром, и я наслаждался тогда вербными базарами, где можно было потолкаться около букинистических ларьков, купить народные игрушки и игрушки специально вербные (вроде чертей на булавках для прикалывания к пальто, акробатов на трапециях, «тещиных языков» и пр.), полакомиться вербными кушаньями. Вербная неделя была лучшей неделей для детей в старом Петрограде, и именно здесь можно было почувствовать народное веселье и красоту народного искусства, привозимого сюда из всего Заонежья.
Ведь Петербург-Петроград не только стоял лицом к Европе, что ощущалось прежде всего в его пестром населении (немцы, французы, англичане, шведы, финны, эстонцы наполняли собой и школу К. И. Мая), но за его спиной находился весь Русский Север с его фольклором, народным искусством, народной архитектурой, с поездками по рекам и озерам, близостью к Новгороду и пр.
Гимназии и реальном училище К. И. Мая написано много. Не буду повторять всего того хорошего, что о школе уже сообщалось, отмечу только, что школа эта сыграла большую роль в моей жизни. Я чувствовал себя там прекрасно и, если бы не трудности дороги, не мог бы и желать лучшего.
Я взрослел и был как раз в таком возрасте, когда особенно тяжело переживаются военные неудачи. Обсуждение военных неудач и всех возмутительных неурядиц в правительстве и в русской армии занимали изрядное место в вечерних семейных разговорах, тем более что все происходившее было как будто тут же, рядом. Распутин появлялся в ресторанах и домах, которые я видел, мимо которых гулял; солдат обучали совсем рядом на любой свободной площади; спектакли начинались с томительного исполнения всех гимнов союзных России держав и прежде всего с бельгийского гимна «Барбансон». Национальное чувство и ущемлялось, и подогревалось. Я жил известиями с театра военных действий, слухами, надеждами и опасениями.
Школа К. И. Мая наложила сильный отпечаток и на мои интересы, и на мой жизненный, я бы сказал мировоззренческий, опыт. Класс был разношерстный. Учились и внук Мечникова, и сын банкира Рубинштейна, и сын швейцара. Преподаватели тоже были разные. Старый майский преподаватель M. Г. Горохов обучал нас два года перспективе почти как точной науке; преподаватель географии изумительно рассказывал о своих путешествиях и по России, и за границей, демонстрируя диапозитивы; библиотекарь умела порекомендовать каждому свое. Я вспоминаю те несколько лет, которые я провел у Мая, с великой благодарностью. Даже почтенный швейцар, который приветствовал нас по-немецки, а прощался по-итальянски, учил нас вежливости собственным примером, — как много все это значило для нас, мальчиков!
Учителя не заставляли нас выдавать «зачинщиков» шалостей, разрешали на переменах играть в шумные игры и возиться. На уроках гимнастики мы главным образом играли в активные игры — такие, как лапта, горелки, хэндбол (ручной мяч).
На школьные каникулы выезжали всей школой в какое-то имение на станцию Струги-Белые по дороге на Псков.
Мы выпускали разные классные журналы и даже писали и размножали собственные сочинения в духе повестей Буссенара и Луи Жаколио без преподавательского надзора.
Я жалею, что не мог ходить на все вечерние занятия и школьные кружки, — уж очень трудная была дорога в переполненных трамваях.
Уроки рисования в школе Мая вел наш классный наставник Михаил Григорьевич Горохов. Он всегда входил в класс серьезный, как бы «выполняющий высокий долг» (а долг его и в самом деле был высоким). Часто читал нам нотации. Учил нас корректности в обращении друг с другом, манере держаться. Помню, что ставил нам в пример учеников старших классов, в частности ученика старших классов Игоря Ивановича Фомина, впоследствии архитектора.
Источник
